Орхан Памук: "Мы всегда думаем, что новая буржуазия - это идиоты "
04.09.2009 09:15 Новая книга Орхана Памука "Музей невинности" — история
одержимости неудачливого предпринимателя Кемаля девушкой Фюсун. Памук не
скрывает, что на сюжет и структуру романа повлияли романы русских классиков —
"Бледный огонь" Набокова и "Евгений Онегин" Пушкина. В память о любви Кемаль
создает музей — и в этом Памук следует за своим героем. По словам писателя,
через год в Стамбуле откроется созданный им Музей невинности, местоположение
которого указано на карте в конце романа. Орхан Памук: Поначалу мой роман существовал в виде музейного
каталога. И, как в музейном каталоге, я сначала представлял читателям какой–либо
предмет, например сережку или сумку марки "Женни Колон", а потом переходил к
воспоминаниям, которые этот предмет вызывал у героев романа. Я подумал, что если
можно написать роман в виде комментариев к поэме, как это сделал Набоков, то,
значит, можно написать роман и в виде заметок о вещах в музее. "ДП": Орхан–бей, зачем вы убили Фюсун? Ведь Пушкин не убивал своей
Татьяны. Орхан Памук: Знаете, я не убиваю своих героев. Их убивают
другие персонажи. Случаются дорожно–транспортные происшествия, пули, пожары. Вы
согласны? Если в книге кто–то ест сэндвич, я не ем этот сэндвич. Какой–то герой
ест сэндвич. Если кто–то убивает в книге, то это не я. "ДП": Тогда, наверное, ее убила ваша книга. А когда книге стало ясно,
что героиня должна умереть? Орхан Памук: Такие вещи не надо объяснять, да их и не
объяснишь. Когда вы пишете роман, вы время от времени словно нажимаете на
кнопку. Вы не знаете, почему вы нажимаете на эту кнопку. Наверное, это интуиция.
Я знаю с самого начала, что она умрет. Но как именно это произойдет, сначала
неизвестно. Затем мне стало ясно, что это будет автокатастрофа. Но нет того, чтобы в какой–то момент я думал: давайте–ка
убьем ее на такой–то странице! Конечно, ее смерть спланирована. Помните ее уроки
вождения? Я готовлю читателя к ее смерти за 500 страниц до того, как это
случится, так что это не внезапное решение. С самого начала понятно, каков будет
конец. Я, как писатель, испытываю нежность к своей героине, но вот
Толстой в конце убивает Анну Каренину еОхран
Памукще более жестоким образом, чем я свою Фюсун. Но я скажу вам: он не
убивал ее! История убила ее. "ДП": Фюсун не сдала с первого раза экзамен по вождению. Эпизод вы
взяли из собственной жизни? Орхан Памук: Да, это автобиографично. Мои друзья тоже
говорили мне: что ты глупишь? Дай взятку. Но я сказал: нет! Это было, когда мне
было 19 лет. "ДП": Кажется, вы лучше чувствуете своих персонажей–мужчин, а женщины
остаются на заднем плане. Орхан Памук: У Толстого то же самое. "ДП": В книге "Другие цвета" вы пишете о том, что в Турции
существовал "воображаемый образ чудесного Запада". Этот образ существует до сих
пор? Орхан Памук: Знаете, это не типично турецкий образ, это
образ идеальной Европы, Западной Европы, который существует в восприятии высших
классов, западнической правящей элиты. По всему миру, включая Петроград,
правящие западнические элиты имели в то или иное время перед собой такой
волшебный образ. Народы этому сопротивляются, и этот образ становится более
сложным, проблематичным, но такой образ существует. Но мой герой Кемаль посещает западные музеи не только так,
как фантазер–западник посещает Диснейленд. Он заходит в маленькие безлюдные
музеи, где не ощущается ход времени. В этих музеях собраны преходящие качества
нашей жизни. И неважно, насколько драматична наша любовная история. Музеи — это
не только собрание объектов, это еще и утешение. Они хранят останки наших
личных трагедий. Эти останки личных трагедий настолько эфемерны, настолько
человечны, что появляется желание их сохранить, сберечь память о них. Мы
сохраняем наши чувства, нашу память — и отсюда берется привязанность к вещам,
желание их коллекционировать как возможность сохранения наших чувств. Привязанность к вещам — это человеческая черта. На Западе
музеи легитимизируют эту привязанность коллекционера, в других частях мира такие
люди считаются больными. "ДП": Турецкая буржуазия читает книги? Здесь, в России, кажется,
богатые читают мало. Орхан Памук: Всегда так было. Новые богатые, может, и не
читают, но нельзя забывать, что читатели книг — это именно буржуазия, средний
класс, студенты. Это женщины, студенты, интеллектуалы, и некоторые из них
действительно богаты. В сравнении с бедняками, буржуи по крайней мере что–то
читают. Мы всегда думаем, что новая буржуазия - это идиоты.
Возможно, но ведь и в этом случае их дети будут читать книги. Все не так просто,
как мы думаем. Именно интерес высших классов, высшей прослойки среднего класса
привел к восхождению романа. Автор книги "Восхождение романа", английский критик Иэн
Уоттс писал, что история искусства романа есть история роста среднего класса —
может быть, не история высших классов, а именно история среднего класса.
Возникновение среднего класса, буржуазии, сделало возможным искусство романа.
Если говорить о Турции, то это скорее самая верхняя часть среднего класса, а не
мелкая буржуазия. Мелкая буржуазия как раз не читает. "ДП": В своей книге вы упоминаете петербургский музей Достоевского,
где ничего не принадлежало самому Достоевскому… Орхан Памук: Кроме шляпы… "ДП": А какой музей вы бы создали в Петербурге? Орхан Памук: Музей Бродского — ваш город его заслуживает. В
Петербурге так много литературного наследия, что его можно использовать без
конца. Во время моего визита в Петербург музей Набокова был в не очень хорошем
состоянии, он явно нуждается в субсидиях города. Но в Турции мы не делаем даже
этого, так что как я могу говорить вам, чтобы вы делали больше? "ДП": Что вы ощущали, глядя на рукописи Толстого и Достоевского в
Пушкинском доме? Орхан Памук: Я каждый день пишу от руки, они тоже не
пользовались компьютером. Рукописи Достоевского запутанные, как лабиринт, а
рукописи Толстого кругленькие, аккуратные, ровненькие, правильные, выглядят как
почерк счастливого человека, который хорошо поужинал. А у Достоевского
видно, что у него внутренние проблемы, что у него внутри демоны бушуют. Я этими
писателями восхищаюсь, но мне не хочется представлять, что будет, когда мои
рукописи окажутся на этом месте. "ДП": В XIX веке Европа для многих в России означала очаг культуры и
цивилизации, так же, вероятно, как в Турции в XX веке. Как менялось восприятие
Европы? Орхан Памук: У меня есть статья, где идет речь о Достоевском
и его "Записках из подполья". Он в какой–то момент стал ненавидеть либеральных
западников. Но, так как он был инженером, он знал, что вещи в России могут
делаться только по–западному, и это будет хорошо и для России. Тут нельзя
однозначно говорить: это хорошо, а это плохо. Одна часть тебя думает, что
западничество, западные технологии, вещи, западный гуманизм — благо для твоей
страны. Русский роман создали люди, которые читали западные романы.
Теперь русские очень гордятся своим искусством романа, эти романы читают в
Европе, в Америке — повсюду. Если вы идете в любой университет, первое, что вам
нужно прочесть, — это Достоевский. Весь мир знает русских писателей, артистов и
художников, но вначале они имитировали западных писателей, артистов и
художников. А теперь они — часть русской идентичности. Это не история
плохого и хорошего, это история более сложная. Вы читаете западный роман, он вам
нравится, и одна часть вас хочет сымитировать тот или иной западный роман, а
другая часть говорит: нет, я не буду имитировать, я русский, я мужик, я не буду
имитировать вас! Оба ощущения живут в одном теле, в одной личности одновременно.
То же самое справедливо и для турок. Турки — это не хорошие
западники и плохие мужики–традиционалисты или наоборот. Только недалекие
западные журналисты пишут, что есть хорошие западники и их ужасные религиозные
противники. Это совсем не так, и я отказываюсь от подобной категоризации. На
самом деле все мои романы — это добросовестная попытка отказа от деления на
такие черно–белые категории, попытка посмотреть на человеческий дух более
сложным образом, более правдиво. "ДП": Как можно рассказать о реальных ценностях в мире, где правят
фондовые индексы и другие абстракции? Орхан Памук: Моей целью не является заниматься литературной
пропагандой, я не для этого пишу, но Кафка работал в страховой компании и писал
прекрасные книги. Конечно же есть люди, которые читают спортивные страницы
газеты или деловые страницы, и они вряд ли интересуются литературой, но я не
ставлю своей целью бегать за ними, искать их внимание. Жизнь настолько коротка,
что не стоит этим заниматься. Конечно, было бы прекрасно, если бы они читали, но
они и без этого прекрасно выполняют свою работу, связанную с банками и
страховками. "ДП": Вы позволите открыть в России филиал Музея
невинности? Орхан Памук: Я уже знаю музейный бизнес, и все в музейных
кругах уже знают, что я делаю нечто странное, и мне шлют предложения: давайте
меняться! Пришлите нам несколько коробок вещей, и мы будем счастливы с вами
сотрудничать! И у меня нет даже своего музейного менеджера! Знаете, теперь,
когда я в музейном бизнесе, у меня появился собственный фонд. Серьезно. До
настоящего времени я сам делал взносы в свой фонд, но теперь я вправе
спрашивать: хорошо, а сколько денег внесете вы в мой фонд? Фонду, конечно, а не
мне. Я расскажу вам больше, если вы дадите мне клубный сэндвич.
Сыр, поджаренный хлеб, что–нибудь в этом духе. Вы задали столько вопросов, что я
проголодался. Орхан Памук: Родился 7 июня 1952 г. в Стамбуле.Автор 10
книг, опубликованных на 40 языках.На Родине являлся национальной гордостью,
но в 2005 г. правительство подало на Памука в суд. Поводом послужила фраза из
интервью: "В Турции были убиты миллион армян и триста тысяч курдов". Дело
закрыто в 2006 году под давлением Европейского сообщества.12 октября 2006
году Памуку присуждена Нобелевская премия с формулировкой: автору, "который в
поисках меланхоличной души родного города нашел новые символы для столкновения и
переплетения культур".
